Материал в номере от 13.10.2015.
Передо мной внушительная стопка писем с истлевшими краями и уголками, адресованных самому дорогому и близкому человеку - маме. Автор этих строк – наш земляк Николай Малахов, младший лейтенант, героически погибший во время Великой Отечественной войны.
Впервые с фронтовыми письмами мне посчастливилось познакомиться в стенах районного архива, где они были представлены в качестве экспоната на выставке, приуроченной к 70-летию Победы. Чуть позже узнала, что пожелтевшие от времени треуголки, открытки со штампами «Проверено военной цензурой», а также документы и фотографии семьи Малаховых были переданы в архив на хранение Ириной Борисовной Судимовой, учителем русского языка и литературы школы № 2 города Грязовца. Бесценные материалы оказались в руках этой женщины совсем не случайно – она была знакома с Марией Александровной Малаховой, матерью солдата, и руководила музеем боевой славы школы. Благодаря столь трепетному отношению к историческим документам у меня появилась уникальная возможность прикоснуться к истории военных лет и хоть что-то узнать об авторе писем.
К слову, сведений о солдате, его детстве очень мало. Лишь скупые записи в канцелярских документах вносят кое-какую ясность. Дальнейшую судьбу бойца мы можем проследить по фронтовым письмам. Только вот читать их тяжело – комок застревает в горле, а на глаза наворачиваются слезы…
Николай Малахов родился в Грязовце, в 1921 году. Воспитывался одной матерью (отец ушел из семьи). Учился юноша в неполной средней школе, был способным учеником: об этом свидетельствуют хорошие отметки в аттестате об окончании учебного заведения. Возможно, его судьба, как и тысячи других судеб, сложилась бы вполне успешно, если бы не война…
21 июня 1941 года Николай получил аттестат зрелости, а на следующий день его направили в учебное подразделение в Архангельск, осваивать профессию сапера.
Прибыв на место, сын первым делом пишет письмо матери, которая с нетерпением ждала заветных строк. Так началась их переписка, которая растянулась на 101 письмо.
Орфография и пунктуация авторов писем сохранены.
Ноябрь, 1941 год
«Здравствуй, Мама! Шлю тебе привет и наилучшие пожелания! Я доехал счастливо. Нас здесь в первый же день сводили в баню и обмундировали. У них одежда хорошая, но сапоги плоховаты. Спим на кроватях пружинных. Командир у нас очень строгий и чрезвычайно требовательный, но хороший лейтенант орденоносец».
Декабрь, 1941 год
«У нас здесь снегу многовато, морозы бывают 30, а приходится привыкать к боевой обстановке. Вот, к примеру, сегодня больше 30, а надо идти в поле на практику часа на 3-4, а ноги неважные. Не знаю, что будет. Я уже поморозил немного пальцы у ног. Кормят нас хорошо: дают 800 гр хлеба, масла, сахару и всего чего полагается. Но мне трудно приходится из-за того что я не привык к перерывам между завтраком и обедом около 9 часов. Мама! Посылай немного, так как здесь все лишнее приходится выбрасывать, мы не должны иметь ничего, кроме того, что выдают в училище…».
Пускай эти треуголки были немногословными и касались бытового плана, но они служили единственной весточкой от сына. Конечно, Николаю хотелось рассказать о многом, но военная цензура делала свое дело, безжалостно зачеркивая целые блоки письма... В каждом письме чувствуется постоянная забота, сыновья любовь и тревога за мать, которая, проводив сын на фронт, пошла работать медсестрой в грязовецкий эвакогоспиталь.
25 ноября 1941 год
«Говорят вас опять бомбили. Не знаю, жива ли ты или нет? Беспокоюсь, отправили ли тебя на трудовую провинцию или еще что случилось?»
Январь, 1942 года
«Ты пишешь, что я тебя зря благодарю за заботу обо мне, что это долг и обязанность каждого родителя. Это правда, но забота бывает разная. За твою заботу я тебя очень благодарю и буду в дальнейшем благодарить, а если, что и случится с тобой, то с благодарностью буду вспоминать о тебе, как о замечательной матери. Ты всю жизнь прожила только для меня, и я думаю это не фунт изюма. А другие матери гулять хотят больше и жить только для себя, а не для детей».
5 апреля 1942 года
«Мама! Пиши как можно чаще и побольше и поподробнее напиши мне о питании. Возьми отдельный (обыкновенный) день и опиши его с утра до ночи, включая сюда описание твоей пищи в мельчайших подробностях (количество, качество, из чего приготовлено и т.д.)»
Зная, что в тылу приходится людям голодать, Николай просит мать не жалеть его вещи, а обменять их на продукты: «Не только часы и мои брюки менять можно, а если тебе трудно, то меняй все мои рубашки и вещи. Они не пригодятся, так как многое может измениться за период войны. А вещи – дело наживное. Лучше береги здоровье, по возможности питайся, как можно лучше. Меняй на питание, что возможно. У нас семья «большая» ты да я. Я думаю, что одеждой мы себя сумеем обеспечить в любое время…».
Вот только на просьбу матери увидеться Николай отвечает довольно резко. Не положено видеться с близкими: такова реальность военного времени. «Ты в письмах пишешь, чтобы я попросился домой, чтобы увидеть тебя. И мотивировать свою просьбу тем, что я тебя не видел год. Это глупо, Мама. Некоторые по несколько лет не виделись с родными и то не просятся. А у одного парня умер отец, и его домой не отпустили. Так неужели меня отпустят?».
Учеба в училище порой дается нелегко, но солдат осознает важность своей профессии, поскольку считает своим долгом защищать Родину до последнего...
3 апреля 1942 года
«Мама! Меня немного, но удивило, а не знаю, вроде того что я почувствовал некоторую гордость за свою профессию, т. е. за профессию сапера. Ты упоминаешь об «адской машинке». «Адская машинка» мне хорошо известна, и я могу сам ею пользоваться».
26 мая 1942 года
«Последние дни перед лагерями, как я уже писал тебе раньше, хожу через день в наряд, т.е. сегодня прихожу с наряда, а завтра занимаюсь до вечера, а вечером снова в наряд. С непривычки тяжеловато, хочется спать, но на фронте будет труднее и надо привыкать. Ведь нас готовят не в игрушки играть, а людей убивать, защищая свою Родину и жизнь. А убивать фрицев надо, сама знаешь, умеючи».
В октябре-ноябре 1942 года Николая Малахова после окончания учебы направляют в Куйбышев, на передовую.
Ноябрь 1942 года
«Мама я уже в Куйбышеве. Куйбышев - город большой, в нем 400000 жителей. Ходят трамваи. Много заводов. Мама, я думал здесь много арбузов, дынь и других фруктов, но здесь ничего такого нет, есть арбузы по 2 руб. кило да и то трудно достать. Мама я здесь купался в Волге, очень хорошо здесь плавать».
Декабрь 1942 год
«Вообще жизнь здесь много интересней, опасней и труднее. Смерть она все время рядом. И погибнуть можно не только в бою, а и на нашей работе и от бомбежки. Встанешь на бугор и весь видно. Было 1000 самолето-вылетов за один день. Самолеты бомбили 3 деревни, а они близко друг от друга, и в одной был я. Пришлось сидеть весь день. Было жутковато. Главное, здесь не бомбят ночью, а бомбят днем».
Дальше Николай шлет матери почтовые карточки. Скорей всего, писать подробные письма не было времени: солдат находился в самом пекле войны. И лишь в мае 1943 года стали вновь приходить треуголки с фронта.
Май, 1943 год
«Мама! Получил от тебя недавно письмо, за которое большое спасибо, только извини, что не сумел сразу ответить, так как сама понимаешь, что наступательные бои идут, и дела наши не плохи на всех фронтах. Проклятый фриц, отступая, все жгет. Ни одного дома в деревне, ни одного жителя. Все взорвано и сожжено…»
В коротких строчках о фронтовых буднях всегда есть слова о вере в победу и ненависти к врагу.
23 июня 1943 года
«…Ты спрашивала в одном письме, ближе или дальше я стал к вам. Стал дальше на несколько километров, а немец стал от нас в 8-12 километрах. Впереди река, а мы стоим в лесу. Ну, в общем, все равно ты не знаешь где, да это и не важно. Живу я сейчас ничего, но привыкнуть ко всему еще не смог. Здесь для меня хуже, чем на старом месте. Но и здесь будет скоро хорошо, так как фрицы скоро получат по заслугам…».
Читая письма, понимаешь, что порой судьба солдата напрямую зависела от воли случая. В подтверждение этих слов следующая весточка, датируемая сентябрем 1943 года: «Получал от тебя письма, но ответить не было никаких возможностей и сейчас тороплюсь, так как мины и снаряды по временам ложатся слишком близко, и осколки от них свистят над головой приходятся прятаться в … (неразборчиво). Минут 10-15 назад ранило моего бойца, который находился от меня в 8-10 метрах. Вот уже 4 дня прошло боев и таких, каких еще не видели ветераны. Самолетов по 100-120 сразу и обстрел по 1,5 - 2 часа по одному месту. Мне 1 раз повезло. Я лежал в яме, а потом перебежал в большую яму метрах в 3х от той, где раньше был, и бомба упала как раз туда, где я лежал раньше. Ну и оглушило и только, а одного полегло возле. Ну, на то и война. Пока жив и здоров».
По содержанию треуголок можно понять, что в 1943 году Николай Малахов участвовал при форсировании Днепра. И здесь появляются первые нотки предчувствия смерти...
29 сентября 1943 год
«И с Днепром, к которому подошли несколько дней назад, мы поздоровались крепко. Но его придется еще переплывать, и если я буду жив после переправы, то это большое счастье».
Октябрь, 1943 год
«Мама, много писать не могу, т. к. времени нет. Фриц бежит, приходится догонять. Ну а теперь я у Днепра. Если переберусь на тот берег Днепра, значит, я буду счастлив. Но это навряд ли будет. Я сапер. И мне нужно переправлять людей. Река Донец была уроком для нас, а Днепр во много раз серьезнее сев. Донца. Напишу или с того берега или…».
И вот последнее письмо, отправленное 5 октября 1943 года:
«Только смерть гуляет близко. И если меня убьют, то тебе помощь будет, как матери погибшего офицера, т.е. гвардии лейтенанта, а я погибну награжденным. Без награды я умирать не собираюсь. И твой сын будет награжден».
Предчувствие солдата не подвело. В конце ноября 1943 года Мария Александровна Малахова получает письмо, вот только не от сына, а от его соратницы и боевого товарища Клавдии Дмитриевны Воропановой. Именно она сообщила матери о гибели Николая и награждении его Орденом «Отечественной войны II степени»: «Верите, я никак не могу представить, что Николая уже нет, мне кажется, он лишь заболел, а оно не так. Его нет. Утром я его видела, говорили, смеялись с ним, он ходил по саду, заложив руки в брюки, что-то приказывал бойцам, подходил к нам с папиросой в зубах, смеялся. Но вот получен приказ о выступлении, Николай ушел со всеми людьми в передовой колонне. Я осталась с частями. К вечеру я узнала, что ранены бойцы и командиры, есть кто-то убит, но его имя нигде не упоминалось. Я уже спала, когда меня разбудили и сказали: «Убит Малахов!». Мне показалось, что я ослышалась, переспросила, но услышала тоже самое. Может, он ранен, а не убит? Нет, убит, осколок попал в голову, он даже не успел крикнуть. Легкая смерть, но тяжелая утрата для нашей части, мы потеряли лучшего командира!..
Над могилой нашего командира, а вашего сына, мы поклялись, что оставшиеся сыны великого русского народа отомстят ненавистному врагу за его смерть, да так отомстят, что даже Николай услышит». Чуть позже Марии Александровной пришла похоронка и извещение, подписанное командиром части.
...Похоронили Николая на площади в центре хутора Жабовка Солонянского района Днепропетровской области.
О. Харчевникова
Фото из фондов районного архива.
