Мария Александровна Каракосова с 12 июля 1942 года и до конца войны была медсестрой эвако-транспортного взвода, медсестрой эвакуационного отделения, старшим писарем штаба, медстатистом в 246 отдельном медико-санитарном батальоне 100-й Львовской стрелковой дивизии.
После окончания семилетней школы поступила в Грязовецкое педагогическое училище, где получила специальность учителя начальных классов. 21 июня 1941 года ей был вручён диплом об окончании училища, а 22 июня началась война. По распределению специалистов она была направлена в Курьяковскую начальную школу Чёбсарского района, где и приступила к работе. По предложению представителя военкомата, который посетил сельский совет, Мария Александровна вместе с другими шестью добровольцами написала заявление об отправке на фронт.
После окончания Великой Отечественной войны по путёвке Грязовецкого райкома комсомола направлена на строительство дороги Москва-Ярославль, где и работала бригадиром по отсыпке земляного полотна.
После выхода на пенсию Мария Александровна проводила активную работу в городском комитете ветеранов войны и военной службы, возглавляла группу ветеранов-однополчан 100-й стрелковой дивизии.
В Вологодском областном архиве новейшей политической истории хранятся документы и воспоминания Каракосовой Марии Александровны (Фонд 9789).
Страшно вспомнить
В беседе с работником архива Светланой Ильиничной Лютовой о событиях по освобождению Освенцима Мария Александровна рассказывала: «Мы ведь там освободили 17 тысяч, около 5 тысяч наших граждан советских было, и были дети. Ещё бы день-два, и мы бы не успели их освободить, немцы всё бы взорвали там, в том числе и этих узников. Потому что немцы уже чувствовали скорое приближение нашей Красной Армии и буквально где-то за неделю до освобождения из лагеря отправили 60 тысяч узников, по так называемой дороге смерти, вглубь Германии. Те, кому посчастливилось всё-таки остаться живыми после этой дороги, после всего, что они там увидели и что пережили, рассказывают, что эта дорога была действительно дорогой смерти. Стоило только человеку споткнуться, не может идти, тут же его пристреливали. Стоило только с дороги шаг в сторону - тут же стреляли. Если человек не мог идти, а рядом идущие брали его под руки, вели с собой - стреляли всех. Конвой немецкий не щадил никого, убивал по малейшему поводу, по малейшему. Рассказывают, что дойти до конечного пункта удалось очень немногим.
А в Освенциме оставили 17 тысяч тех, кто не мог идти, и они должны были быть уничтожены. Немцы, заметая следы своих преступлений, срочно демонтировали оборудование газокамер и крематории. И оставили с целью уничтожения вот этих оставшихся людей, одну газокамеру и один крематорий, причём заминировали их. Когда наша дивизия после освобождения крупнейшего города Польши, культурного и промышленного центра - Кракова, получила задание на освобождение Освенцима, возникли, конечно, очень большие трудности. Во-первых, это было в январе месяце, и была нежданная-негаданная январская распутица. А для того, чтобы подойти к лагерю, надо было форсировать две крупные реки - Солу и Вислу. И мосты через эти реки находились в ведении немецкой охраны, причём очень сильно охранялись, и тоже были заминированы. Надо было переправляться через реки. Ну, пехота ещё могла бы переправиться, хотя лёд уже тоже трещал вовсю, а технику никак было не переправить. Поэтому сапёры ночью, находясь в ледяной воде, наводили деревянные переправы.
Когда рассказываю об Освенциме, я говорю, что сейчас часто можно слышать от современного поколения, допустим, и Польши, и Чехословакии, и других государств, которые мы освободили, что вроде бы наша советская Красная Армия явилась оккупантом, что мы оккупировали эти государства. А вот давайте разберёмся, так ли это? Вот когда наводили переправу наши солдаты-сапёры, и явно не хватало материала для того, чтобы дотянуть до берега, неизвестно откуда появился поляк и говорит: «Ребята, я вижу, у вас тут не хватает материала, вон там мои сараи - три или четыре, разбирайте и берите что вам надо». Оккупационным войскам сделали бы такую благодать? Нет, конечно.
Короче говоря, реки всё-таки с большим трудом форсировали, но была тройная оборона Освенцима. Две армейские обороны, две - сразу на берегах рек, потом на подступах к лагерю, и в самом лагере была оборона из отборных частей СС - самые преданные Гитлеру воинские части. А вдобавок к тому, наши разведчики взяли «языка», немецкого офицера, майора и тот сказал, что и крематорий, и газовая камера заминированы, так что стоит только нажать на кнопку - и весь лагерь, и все там присутствующие взлетят на воздух. Командование даёт приказ - обезвредить крематорий и газовую камеру. К роте автоматчиков добавили сапёров, минёров и группу небольшую разведчиков. Под покровом ночи пошли. Надо было проникнуть в лагерь. Была, как говорится, «сверхохрана». Во-первых, два ряда колючей проволоки. Стены бетонные в высоту два метра, сверху были немножко закруглены, чтобы не убежать оттуда. Над этими стенами возвышались ещё бетонные столбы, так называемые надолбы, и между ними кругом была протянута колючая проволока, по которой был пущен ток высокого напряжения. И вот эта группа пошла. Удалось им проникнуть на территорию. С большим трудом удалось обесточить, отключить от электропитания вот эти точки. Но вернулись обратно, конечно, не все. Мы несли потери, но уже было сделано большое дело - 17 тысяч человек спасли, причём там были не только наши советские люди, там находились люди 25 национальностей из всех стран Европы. Там и чехи, там и французы, там и югославы, там и поляки, там и венгры, там и шведы, там кого только не было - и дети, дети. Причём, что интересно, вот эти армейские обороны 1-2 линии, если бы даже стали отступать под натиском наших, то они получили бы от своих, от СС пулю в спину. Они знали это, но всё-таки 27 января к 12 часам дня бой был закончен, Освенцим был освобождён».
В. Стригин
